Тетрадки ЖЖ, 2011

Бывает, артист после концерта...

Бывает, артист после концерта не может заснуть. Взбудораженный, опустошенный, полный огромных горячих ощущений, он мучительно хочет спать и не может. Часто это происходит от того, что он опять доверился, в общем-то, чужим людям. Доверие возбуждает и делает человека детским, ранимым и живым. Очень часто, чтобы спеть свою песню, ему надо стать беззащитным, иначе ничего не выйдет. Он и доверяется. И поет в надежде на то, что вот сейчас его, конечно, все любят и понимают, и видят, как он прекрасен. Ведь ему кажется, что на сцене он совершенно не равен себе в жизни, он чувствует, что выше самого себя на несколько пролетов. И как красиво то, что он хочет им сказать. А оно усиливается колонками, подкручивается звукорежиссером, расцвечивается софитами, оно созидается только здесь и сейчас и тотчас умирает в фотокамере, на диктофоне, в видео. То, что он хочет сказать, слетает с микрофона и посылается в зал чем-то живым, горячим, полным чувств и похожим на июльский сквозняк. Бывает, зритель в зале ловит эту волну и, если он готов и открыт для любви и духовной работы, то отвечает своей собственной волной, и в этот момент он тоже не равен самому себе, а лучше и больше. И тогда по зрительному залу носятся эти потоки, сливаются, скручиваются, делаются всё горячее и плотнее, а потом разлетаются, замирают. расплываются, и это может физически почувствовать любой человек. Тогда и случается то, что случается, но плохо описывается. ...Однако вот он засыпает. Следующая же ночь уже обычна и ведет за собой вереницу разных дел. Почту, там, проверить, в жж посидеть. Открывает артист жж, а там посты про концерт: фотки какие-то, в которых он совсем даже не прекрасен, какие-то снисходительные слова о том, что будто бы было на самом деле, и диктофонные записи того, что он пытался сказать. И, прости, Господи, вот тогда довольно часто хочется ему одной простой вещи - просто пойти да и повеситься пропасть - от стыда за свою доверчивость. А потом посидит-посидит, ну и скажет себе, да ладно, что ты в самом деле, хорош уже, живем, что ли, дальше. Так и живем. ... Да я ж просто говорю, что так бывает. Всего-то. Что ж в том страшного.

Идеальный некий слушатель...

Идеальный некий слушатель, собираясь на концерт, знает, что идет наблюдать танец синей птицы, которая, конечно, улетит и никогда не вернется. Он никогда не надеется зафиксировать этот танец на что-либо, ибо знает, что это невозможно.  Мы живем в обществе потребителей, поэтому нам так трудно смириться с тем, что, ежели мы не попали на концерт, мы на него действительно не попали. Мы цепляемся, как маленькие, за аудио-, видео- и Бог знает, какие еще ошметки, и успокаиваем себя: ну вот и я как бы был... Да неправда это. То, где тебя не было, случилось без тебя - смирись и живи. Может быть, нам стоит научиться терять драгоценности, чтобы знать их настоящую цену и чтобы в следующий раз, обретя сокровище, восхититься им как в детстве. Так что, дружок мой хороший, ходи на концерты. Не жалей вечера и денег на билет, ибо на свете не так уж много вещей, которые помогают взволноваться и стать живым. Не иди с этим обычным "поглядим-поглядим", оставь за дверью всё, что знал, иди пустым, и ты увидишь, как танцует синяя птица, и будешь танцевать вместе с ней, волнуясь и тоскуя о скорой разлуке. А по-другому нельзя, ибо настоящая живая жизнь, в том числе, есть волнение и высокие чувства. .... :)))) чего это я... во ведь понесло.
Извините, что ли, дружки, что насорила в эфире. За романтические слова и всё такое. Молчу. Весна - странные дела творятся в человеке. Вот ругалась на Верку, а сама-то хороша... На самом деле, я ведь так вовсе и не думаю. Просто иногда до смерти охота... не знаю, чего:)))))) Обнимаю всех-всех. Не удаляю посты только из благодарности за ваши талантливые комменты.
http://chikina.livejournal.com/80232.html 

Карманы Вселенной

Я приехала на Казанский за несколько часов до концерта. По плану мне надо было отправиться в одну из задниц Москвы и оттуда - на Арбат, уже вместе с самым умным из всех моих старых дружков, но не захотелось. Вместо этого съела на вокзале блин с грибами, поглазела на таджиков и каякеров, девочек-гимнасток и парней с ноутбуками, вышла наружу. Казанский как Казанский - много людей, сумок, куриц гриль, заразы и опасности. Однако заметила за стеклянной витриной компьютеры и зашла в интернет-кафе. Дверь за спиной закрылась, и пришла особая тишина, как будто в кинотеатре. Купила полчаса, залезла в почту, в жж, ужаснулась корявости и духоте этого виртуального сундука, в котором так часто бывает темно и одиноко от того, что люди плохо складывают твои слова в предложения, и иногда кажется, что человек способен расслышать и разглядеть только самого себя, да и то... - в виртуальном мире нет Бога, так ты говоришь, отче? Тишина всё не уходила. Говорить не хотелось, хотелось плакать. Попросила кофе. Хозяин подарил два длинных пакетика сахара - так старый японский повар преподносит любимому клиенту сушечку на своей сухой ладошке.  Так моя бабушка тайком от мамы совала мне в руку рубль с пенсии. Выпила капучино и совершенно неожиданно для себя открыла рот: "Тихо-то как тут у вас. И не подумаешь, что за стеной вся эта суета". "Какая суета?" - спросил хозяин, дядя лет шестидесяти с внешностью коренного москвича. "Ну, вокзал, шум весь этот". "Ну так там же у них - зооона... Сталкер, помните... Тарковский...."
Ночью Хейн сказала, что такие вещи случаются тогда, когда ты изменяешь плану и пускаешься в свободное плавание. Только тогда ты можешь очутиться в кармане Вселенной. 
Знаете, что... Зайдите к нему как-нибудь. Поговорите с ним о чем-нибудь. Вдруг он всё ещё существует.

Космос и скорая помощь

...А вот летел, бывало, первый спутник Земли по космосу и всё пикал: "я есть.. я есть... я есть..."
Теперь некоторые люди смсками так вот и пикают.

...Шли мы как-то со Стариком по своей Шлачке в тот ночной час, когда даже синякам уже на улице неинтересно. Блуждали меж домов по колдобинам, разглядывали гаражи, качели, скамейки и деревья. Стена одной из хрущевских пятиэтажек оказалась раскрашенной космическим образом - ракеты, звезды, сигналы из глубины и всё такое. А на углу дома того табличка: "Здесь бывал Ю.А. Гагарин". Это "бывал" может принадлежать только одному Арсену Бабурину, фельдшеру скорой помощи, который обожает украшать любимый город табличками, придающими пространству и времени дополнительные смыслы. 

...Семь утра. Включаю свет на кухне, ставлю чайник, смотрю в черное окно. Там у меня фонари, деревья, и за несколько домов  - космос на стенке. Позвонил телефон. "Ну чего, поди, кофе сейчас пить будешь?". Гляжу со своего второго этажа вниз - машина скорой помощи у подъезда, над машиной - звездное небо, а рядом с ней - улыбается Арсенка с мобилой в руке, с бородкой своей вечной, хитрыми глазами и без шапки. Хороший такой человек. Он есть.

С утра пришла ко мне эта история...

С утра пришла ко мне эта история из времен семнадцатилетней, что ли, давности, зачем - не знаю, но запишу, что ж нет. 
В то лето на берегу Черного моря близ Судака обосновался детский лагерь. 
Детишки в лагере были самые разнообразные - инвалиды и здоровые, черные и белые, слепые и зрячие. Закончились хлопоты расселения и обустройства, началась "маленькая жизнь".
Звуки первого же утра (чайки, море, гул небес) были перекрыты истошными воплями... скажем, двенадцатилетнего слабовидящего мальчика... ну, скажем, Саши: "баААААААБУ ХОЧУ! БАААААБУ ХОЧУ!!! БААААБУ!!!!". Глотка у парня была здоровая, не то, что глаза, и слышно его было далеко за пределами лагеря.  На следующее утро крики повторились. Проснувшись, мальчик открывал окно и не жалел ни себя, ни хрустальности утра - "БАААБУ ХОЧУ!" - разносилось по округе, и взрослые говорили о том, что вопли ребенка по напору и настойчивости похожи на  брачные крики молодого марала.
В конце концов решили, что с этим надо бы что-то делать, потому что мальчик своими воплями всех уже задрал. 
Призвали на помощь лагерного психолога. Ирина, скажем, Петровна - большая, лохматая, похожая на Мальчиша-Плохиша, с умными и детскими глазами - посадила Сашу рядом с собой и завела беседу.
- Значит, бабу хочешь?
- Хочу!
- Одну?
- Нет! 
- А сколько?
- Много хочу!
Ирина Петровна вздохнула, взяла листочек и ручку.
- Ну, давай считать, во сколько они все тебе обойдутся.
Какое-то время они тихо занимались сложением чисел: Ирина Петровна записывала вычисления на бумажке, а мальчик пытался себе их вообразить. 
В конце концов вздохнул Саша.
- Ирина Петровна, познакомьте меня, пожалуйста, с какой-нибудь девочкой. А то я тут никого не знаю.

Киев-Харьков-Донецк-Москва

А интересно как лежать в поезде Москва-Киев на бордовом как бы бархате и водить по нему рукой!
В платьях из такого бархата скопинские женщины шли во дворец культуры на творческий вечер артиста Сергея Никоненко, который выходил из-за бордово-бархатных кулис и рассказывал, как играл Сергея Есенина.

***
...рубли на гривны, электрошокеры, мобильные телефончики... мобильные телефончики, электрошокеры, рубли на гривны...

***
- Так это ж у них там конфетка внутри! Хотите? Угощаю!
- Ага, а потом пол-вагона напишет куда надо, что таможенный инспектор взял взятку в виде пакетика семечек с конфеткой внутри. А мы, между прочим, с коррупцией тут боремся...

***
Табличка на харьковском подъезде: "Не завидуй". 
На другом подъезде - такая же добротная табличка "В чем смысл жизни?"

***
- Та были такие, помнишь - "Ласковый Май"!
- Ох! Божечка ты мой!

***
Три часа ночи на Казанском. Чайхана с красивыми подушками.
- Чайник с чаем можно?
- 100 рублей, если только чай.
- А если не только?
- Тогда 30 рублей чайник с чаем и плюс то, что к чаю. У нас просто с чаем не сидят. Возьми сладость за 30 рублей. Всего 60 рублей будет. Выгода.

Академик Зинченко

В августе голубчику нашему Владимиру Петровичу будет 80.
Ученые люди сделали про него опросник. Но я не очень умею по опроснику.
Так что отправила тем ученым просто записочку.

Уважаемые друзья, но не коллеги!
К сожалению, я не принадлежу к вашему прекрасному сообществу мыслителей и ученых, однако в свое время судьба свела меня с академиком Зинченко на психолого-педагогических семинарах в городе Дзержинском. Владимир Петрович был велик и прекрасен, а мы - молоды и глупы, и все же у нас хватило ума сделать ВП своим любимцем, варить ему кофе, угощать нехитрой снедью и выражать каждую минуту нечеловеческую благодарность - просто за то, что академик существует на свете. Мы внимали на лекциях, мы смотрели на него во все глаза, мы любили его всем сердцем. Помню, как наша благодарная реакция на любой его анекдот распаляла его красноречие, и вот мы уже не смеялись, а плакали, валяясь по полу и беспомощно икая.
Спустя год-два я почувствовала, что все услышанное в те беззаботные времена не прошло даром. Оно повлекло за собою действия - в сторону духовного и интеллектуального развития, и развитие это было абсолютно чистым и лишенным малейшей корысти - в том смысле, что мне не надо было писать диссертацию или готовить курс лекций, нет. Это было ощущение острейшей потребности в совершенствовании того, что могло называться моей личностью, в те времена я стала сомневаться и тревожиться на уровне не быта, но отвлеченных идей, и это был удивительный опыт.
И именно за это я благодарна академику Зинченко, который, конечно, уже и не вспомнит молодых идиотов, которые неловко, но искренне выражали ему свое благоговение в том святом 94 году.
Ныне одно из моих занятий - сочинение и исполнение песен.
Одна из них посвящена тем славным временам, описанным выше.
Однажды вечером после концерта мы шли по Москве в сторону метро. И вдруг вижу - навстречу бредет со своим вечным портфелем наше божество. Я до того растерялась, что не нашла ничего лучшего, как остановиться и сказать: "Здравствуйте, Владимир Петрович. А мы вас знаем". Он разулыбался, сказал, что-то такое, что, мол, хорошо, что знаете, ему приятно, и пошел себе дальше... А вечер сразу изменился - он как будто бы запах мамиными духами и любимыми книжками из детства.
С днем рожденья, дорогой наш Владимир Петрович. Чудес и радостей.

Pureka

Дорогие все, кто в теме, из Перми, Нижнего, Самары, Питера, Рязани, Москвы, все, кто помогал нам с концертами, кто слушал нас, кормил, поил, развлекал и вообще дружил. Было приятно обнаружить ваше существование вообще. Во всем, что происходило в течение этих двух недель, и в вашей доброте, и гостеприимстве, и готовности помогать, самом вашем существовании заключена скромная, небольшая, но светлая надежда на то, что не все еще у нас  и в нас потеряно. Спасибо вам, любимые.

Поднимите мне самооценку :(

Поднимите мне самооценку, пожалуйста. Не высоко, а так, чуть ниже среднего. 
http://chikina.livejournal.com/86201.html (к августу 2012 набралось 143 comments :))

Про GOROD

В детстве мне повезло жить в двухэтажном доме с папой, мамой, вредной сестрой Танькой, которая потом оказалась не вредной, и ирландским сеттером Дунаем, которого потом украли.

Во дворе жила старая яблоня, а под яблоней — стол для домино и разговоров. На него я как-то с яблони и свалилась, лет в пять. Из окошек молодая Пугачева пела «Ах, Арлекино, Арлекино». А мы бегали по задворкам, меж сараев и гаражей, и ничего лишнего в нашем доме и дворе не было и не могло быть. Каждый житель  и предмет того мира был важным, без него рушилось целое. Так, по крайней мере, мне кажется теперь.

Этот дом был всегда, и люди, жившие в нем, тоже были всегда. Я это обнаружила, когда пришло время для первого в жизни подвига. Я вышла за ограду детского садика за ручку с каким-то мальчиком и повела его к себе домой – и в час, когда меня там не должно было быть, там было всё как надо – солнце отражалось в мокром окошке, которое мыла мама, под яблоней сидели соседи, пес грыз чужой шланг, вообще шла настоящая живая жизнь.
Она шла, потому что так правильно.

Мои детские воспоминания о хорошем умеют делать хорошее из сегодняшнего дня и делать меня взрослую детской. А быть детским человеком страшно приятно – можно шариться по задворкам, меж сараев и гаражей и испытывать счастье. Это редко случается. 

Но это случается всякий раз, когда я попадаю в GOROD. Всякий раз он даёт мне ощущение детскости – той прошлой, моей личной, и в ней нет ничего лишнего. И я не знаю, как у них это получается. А может, и они сами этого не знают.

В GORODе тоже нет ничего лишнего – здесь люди и вещи, без которых ну нельзя, и всё тут. И есть надежда, что в любой момент, самый неожиданный, когда ты вдруг там очутишься, там будет так же, как всегда – великолепная, добрая живая жизнь, полная мудрости и детскости. Мир, умеющий расширяться до бесконечности – во все стороны, обращающие душу к свету.

Я не знаю, как у них так выходит, но за любыми творческими актами, которые я наблюдала в этом месте - исполненным танцем, песней, сыгранной пьесой, прочитанным стихотворением, собственной мыслью, изложенной на хорошем русском языке, да и просто веселым трёпом о том, о сем - во всем этом есть часть моего личного прошлого, моей детско-советской страны, моих игрушек и книжек, моего пса и моих гаражей и сараев, иначе бы у меня так не щипало в носу от всего того, что и как тут делается.
Это ощущение родства - с местом, в котором ты не живешь и толком ничего про здешнюю жизнь не знаешь - что это за родство такое? Можно ли созидать ощущение родства? Получается, что можно. 

То же и с людьми из GORODа – такое ощущение, что с большинством из них мы уже были знакомы Бог весть, когда. И что меня с этими людьми связывает нечто большее, чем общие книжки и язык. И что они и сейчас знают вещи, которые я знала тогда, когда свалилась с яблони на стол, и знают тем вещам цену гораздо лучше, чем я сама.

Мне очень нужно, чтобы, пока есть детство, был и GOROD, потому что так правильно. Если уж мое детство продолжается в детстве какой-нибудь девчонки лет пяти, то мне нужно, чтобы она росла в окружении людей, которые понимают - и в русском языке, и в русской культуре, и в прошлом и нынешнем таких, как я, и в наших яблонях, сараях и гаражах.

Ну и вообще.
Ниночка, Женя, Анька, Юланка, Женя, Жанна, Юлечка, Анечка, Гриша, Линочка, Слон, Ленька, и другой Леня, и Вадим, Борис, Люсечка, Витя, и еще Витя, Коля, Женя, Сеня, Паха, Саша, Юрка, Романна, Борька, Света, Лева, Илюша, Катечка, Стас, Олег, Дима, Инна, Самуил, Мила, Зина, Чебурашка, Митька, Женечка, Света, Ленечка, Боря, Леночка, Туча, и все-все-все, с кем удалось побыть рядышком в GORODе на фестивале памяти Виктора Шнейдера - спасибо вам, родные, берегите себя, пожалуйста.

Немножко про Рыжего

Пускай поэт лежит в канаве
Ты осуждать его не вправе
Вся жизнь поэта — боль и мука
А ты — мудак, говно и сука.

Евгений Лесин elesin

Вообще мы все с вами страшно милые люди. 
И все идет к тому, что со временем сделаемся еще милее.
Плохо ли это? Отчего же плохо.
Милый человек - это очень хороший человек. Вежливый, приветливый. Участливый, позитивный. Зарабатывает. Здоровается. 
Как узнает, что порешил с собою талантливый пьющий литератор, - покачает горько головой: "Ой, ну что ж такое".
Читает прекрасные книги. Слушает прекрасную музыку. Покупает прекрасные продукты питания. Уважает себя и ближнего своего.
Не скучает, не мучается, не страдает бессонницей. Хороший друг и заботливый родственник. Если пьет, то в меру. 
Милый человек - это прелесть что такое.
И жизнь его на сегодняшний день исполнена выгод и преимуществ. Правда, лишена роскоши.

Стать милым просто: надо отдаться течению жизни со всеми ее обстоятельствами, борьбой, суетой и правилами.
Все дальше и дальше оно будет относить тебя от дикого, отчаянного, одинокого "Я", живущего в самом центре твоей души.

Встречи эти с самим собою, которые могут случиться в полусне, вынужденной праздности, под алкоголем, при чтении стихов - портят настроение, лишают самоуважения и несут с собою тревогу и высокую печаль. А всем известно, что тревога и высокая печаль - признаки лузерства и давно в отстое. 

Однако встречи эти полны намеков, что, мол, есть какое-то иное существования, иные берега и все такое, все такое... И что, вообще-то, благородному человеку пристало жить вовсе не так, как мы ныне это делаем. Такие встречи учат говорить с небесами. А это поэзия. А поэзия, как заявил поэт Рыжий, это роскошь.

Мы плаваем в мутной воде и не можем разглядеть всех чудес мира.
Поэт Рыжий хорошо умел делать мутную воду прозрачной. Он протирал действительность как запотевшее окно, и смешное оказывалось страшным, а страшное - смешным. Кажется, он просто занимался тем, что возвращал явлениям забытые имена, образы и смыслы.
Он умел делать видимыми очевидные вещи, которые по каким-то причинам перестали быть для людей очевидными.

Какие же это вещи?
Например, что каждый и любой из нас абсолютно одинок. Что все эти наши "ах, давайте, давайте все обнимемся, и будет нам чудо человеческого общения" - хрень собачья; это мы от страха перед своей настоящей сутью. Перед обстоятельством, что человек рождается не для счастья, а для познания и прозрений.

И для поэта Рыжего, лихого, неистового, веселого, отчаявшегося, сумасшедшего, как сама наша страна в лучших и худших своих проявлениях, одиночество было естественно. Как естественно оно для благородного человека, который не будет себя за это жалеть и бегать по психотерапевтам, чтобы те научили его позитивному мышлению. 

Ибо чувство одиночества - высокое чувство. Это чувство маленького человека, которого мы когда-то так жалели и от которого ныне так бежим, и которое помогает увидеть высоту неба, услышать подземный звук стихий и мировую музыку.
И лучшие друзья стремятся побыть вместе, чтобы любовью измерить глубину одиночества.
И только охваченный чувством одиночества видит свою душу и небо одновременно. 
Хочешь почувствовать - дай чувству тебя охватить. А это роскошь, то есть, поэзия. Она не в книжке, она внутри человека. А Рыжий - тот, кто помогает это увидеть.

Не знаю, был ли он мастером. Но мне кажется, интуитивно ему удавалось положить мозаичный кусочек рисунка точно на нужное место. Потому что форма большинства его стихов так же естественна, как форма старого глиняного горшка, вырытого из земли.
Не знаю, был ли он искренним. Но кажется, и впрямь стихи эти писались не мозгами, а горячим сердцем, что не очень вроде бы модно, но заставляет иного волноваться, плакать и чувствовать себя живым.

Поэт - самое естественное из человеческих существ. Поэтому любые границы, стены, заборы, возведенные искусственно, для него ерунда. Он знает, что мир безграничен, и это знание ужасно. Но оно же помогает увидеть красоту мира и - полюбить все разом и без разбору. Кто это сказал, что безобразное - это то прекрасное, что не смогло уместиться в душе? А у Рыжего вон сколько всего туда поместилось. Убийцы-раздолбаи, ласковое ворье, кровавые лужи, убогие, дегенераты, сумасшедшие, бомжи, серые, добрые, злые люди, униженные, тупые, унылые - он их всех любил, и эта любовь, похоже, и впрямь была безусловна. Рыжий любил их как самого себя, и это тоже естественно, ибо ему не надо было, как у Мережковского, "ходить в народ", как в чужую деревню. Потому что Рыжий - он сам народ и есть.

Наши добрые чувства делаются сонливыми. И я так боюсь уснуть заживо в этой мутной воде и проспать до самой смерти. Человеку чуткому всегда как будто чего-то не хватает. И он занимается йогой, меняет пол, идет в бандиты, едет в Африку. Но ему не хватает себя самого - любящего, живого, исполненного чувств. Не хватает поэзии. А это роскошь.
Я люблю почти все, что он написал. Но более всего нуждаюсь в двух стихотворениях.

Первое - про дядю Пашу и плохой фабричный репродуктор. 

Второе - про спящего поэта Диму Рябоконя, к которому пришло море.
Я очень хочу, чтоб ко мне оно тоже пришло. Но к милым людям море не ходит.
А чтоб пришло, мне нужно напиться, проматериться, прореветься и уснуть на лавке - Бог знает, где. А это роскошь.