Тетрадки ЖЖ, 2005

Девушка и смерть

В трудный жизненный период с мыслями «помру – никто не позаботится» девушка Татьяна заказала качественный памятник самоей себе. Два года гранитный предмет хранился на балконе. Нынешней зимой надгробие извлечено из тайника и припорошено на матушкином огороде под Рязанью. Матушка пока в неведении. Что с этим делать весной, девушка еще не придумала.

Весенний период

  • малыш... сколько стоит одна твоя сигаретка? (бомж с Курской)
  • после этого можешь вообще больше не существовать.
  • как тяжело жить все-таки.... весь день не спишь... всю ночь не ешь... (Руча)
  • но боже. что за ерунда бликует в тех кустах?
  • давно народом замечено: чуть подумаешь о смысле жизни - портится всё настроение к черту...
  • экономь слова, жаба.
  • как вышло, что именно улыбка стала оружием этого свинячьего общества потребителей?
  • на каблуках брыльянты, а ссуть мимо унитаза! (Ириша)
  • а мальчишке что? это мне подыхать, а ему завтра в школу.
  • задача. вопросы "ты хочешь жить дальше?" и "ты очень хочешь жить дальше?" - разные вопросы. чему прямо пропорциональна разница между ними?
  • мне нравятся босяки. а Сане - мелкий криминал. Вот и друг другу мы симпатизируем.

Но боже. что за ерунда бликует в тех кустах?

Готовимся к Пре. давно не ходили.
Прошлым летом глядели на Проню. Ночью Старик думал у костра.
Стариковская лысина бликовала. 
Сапсан было уже спикировал на блик, но отчего-то просвистел немного мимо. Он сел за кругом света и в упор уставился на Старика желтыми глазами. Пытался понять, что за ерунда.
Одним словом, хорошо. Хотя... Может, это был и не сапсан.

Печальный профессор о печальных попадухах

Дождь сегодня. И вчера дождь. Для больных/заболевающих идиотизмом и ощущающих себя на пороге творческого, нравственного и интеллектуального инвалидства. Если ничего не сделать, то профессору останется только гладить меня по головке, хвалить и обсуждать погоду. Однако его уважения мне больше не видать. 
Путь первый. Все уже сделано. Отдать себя собственной же гордыне на съедение, пировать, давать концерты, стричь купоны, гордиться собой и плясать на трупах. Честнее, конечно, прямо сейчас помереть – но это тоже гордыня. Бывает, что чувствуешь разрешение помереть, чувствуешь, что это было бы завершением довольно удачной картинки, грустной, но доброй и неглупой. Это, конечно, если абстрагироваться. Потому что, как подумаешь о близких - откуда у тебя оно, право грузить их таким испытанием.
И как это люди десятками лет поют то, что написано в позапрошлой жизни, и еще получают удовольствие. Удовольствие – отчего оно приходит в пляске на трупах? Я ведь тоже чувствую это удовольствие. А потом приходит - не знаю, как назвать, но больше всего напоминает досаду и стыд.
Путь второй. Искать выходы – там, где выходов вроде бы быть не должно. Через силу и полутворчество. «А ты бори себя». Черно-белую графику оставить и прийти к цвету. Оставить всю эту бардовскую беду и уйти в сторону. Может, что и выйдет.
Путь третий. Оставить творчество и отойти туда, где учатся понимать. Положить силы на созидание мировоззрения. Уйти к Сократу, Платону, Канту и Сартру. Задать себе вопросы о мироздании и человеке и искать на них точные ответы.
Путь четвертый. Уйти из дома и жить в одиночестве. С одиночеством всё и придет.

Груша. Разговариватель

В общем-то, это была и не Груша как фестиваль, потому как внимательно послушала я Верку да "Пятый корпус". Но это была точка сборки людей, которых было необходимо повидать. И не просто повидать, а поговорить. Потому как я решила этим летом разговаривать. Сложное это дело оказалось. Я, оказывается, слишком долго молчала и разучилась говорить:(
Верка Вотинцева. Светлая, красивая, с новыми песнями. Верка поглубжела:) Так мне показалось. Сказала, что у меня в башке закисшая каша, и что есть желание забраться туда ложкой и хорошенько там все перемешать. И что старые песни - не трупы, а консервы.
Юра Цендровский. Сказал, что при всех моих загрузах работать в концерте мне пока удается. Может, если бы у меня было все хорошо, концерт был бы хуже. Вообще Юра много чего говорил, но я, пока делилась, волновалась и многое забыла. Но общий смысл тоже в том, чтобы сдвинуться в сторону, сдвинуть и зафиксировать, а не биться лбом об заборы, только у Юры это все было мистически и красиво изложено. 
Гриша Данской. Не страшно было у него спросить, не тошно ли ему каждый раз петь старые песни, и что делать, чтобы можно было адекватно петь старую песню восемьдесят четвертый раз. Гриша сказал, что у него всякий раз есть некое "возрождение", актуализация старого переживания, даже не самого переживания, а его образа что ли... При этом нужно помнить о слушателе, который, возможно, благодаря этой песне, испытывает это самое переживание. О нем нужно думать. Тогда вроде идет...
На что Сережа Труханов сказал, что проблема заключается в том, как прийти к этой почти мгновенной трансформации из себя сегодняшнего в себя - того, кто писал эту самую старую песню. Должен случиться щелчок, но в чем механизм его получения, непонятно...
Еще Сережа Труханов. В моем случае имеет место зажим, который не уберется, если пытаться делать что-то непосредственно с ним. То есть, опять же нужно "сдвинуть". Попытаться делать какие-то вещи на уровне упражнений - ни для чего и ни для кого, а просто так. Не работа и не забава, просто такое вот занятие, несерьезное, но сейчас обязательное. Как зарядка по утрам.
Пока разговаривала, сформулировалась вторая засада, которая заключается в том, что тебе в какой-то момент дали понять, что то, что ты делаешь, хорошо. Ушла зыбкость, неопределенность, и появилось что-то вроде фиксированной цены. И дальше ты уже не просто живешь и делаешь песни, а помнишь: люди ожидают, что и в дальнейшем ты будешь делать так же хорошо/по той же цене или даже лучше. И каким-то волшебным образом чувство свободы, которое питало твои творческие прорывы, уходит, вот ты уже и в засаде. У Леши Тиматкова это называется "внутренняя ангажированность".

Саша Непомнящий - вылез в аську и продолжил конференцию:):
А.Н: А про "внутреннюю ангажированность" - тут немного не так - это не "от тебя ждут" - никто (почти никто) из "ждущих" мир песни адекватно тебе не понимает, и "внутренняя ангажированность" - это именно твой собственный суд. Именно тебе, прежде всего, старые песни по уровню не нравятся - поёшь и запинаешься внутри - ТЕБЕ не нравится. Большинство людей пишущих из себя (т.е. не конвейерщиков) пишет в отрицательной прогресии. Тогда, ИМХО, надо попробовать менять поэтический язык. Напр. занимаешься несвойственным жанром (напр. рассказики, сказочки), и смотришь - сам собой новый язык сложился. И возвращаешься в стихи.

Про Грушинку - правильно тебе Данской всё сказал. Но тут проблема обратного действия - реальность песни возвращает тебя в тебя бывшего - а иначе - без этого - искренность невозможна. И если ты изменился, и знаешь, что это хорошо, наверное нужно уходить от ангелов этой песни. Не оборачиваясь. Я часто избирал другой вариант - и растрачивал накопленное.

Я всегда завидовал-жалел "карме" элегиков - у них всё в некоем прошлом из горнего будущего, и возвращения в "здесь и сейчас" текста столь интенсивно не требуется...
Я думаю, в некотором роде Жукову было бы проще свои "хитовые" песни песни с высоты его седин петь (но это,конечно, "чужой крест примерять")

Второй канал. Тоже разговариватель

Поле, дерево, высокая трава, в траве жучки, уличные музыканты, очень хорошие и просто поэты, вежливые дети, умные Коты... Эх, Белова, какой ты концерт спела... Сыктывкар, Хейн, опять высокая трава, ночью холодно, смешной VIP, возле него бегала собака - точно такая, какая была у клоуна Карандаша. Последняя песня Белого, Лорес, Ленка-красавица, смешные курилки, Нюха, Женька, Маша с Витей, Володя, Анка_В, Верка, Верка и опять Верка, Игорь Грызлов и Алексей Брунов, Ваня, Пашка, Ирка, Нинка забыла тетрадку для автографов, Пев по сложившейся традиции убеждал быть у него в четверг непременно всей кодлой. 
И не то, чтобы уже нет сил с каждой новой встречей выражать радость и лезть обниматься - в этом нет смысла, всё и так понятно. И становится легко, как будто бы по-настоящему вернулся домой. 
Евгений Данилович Агранович - вот так ходить за ним по дорожке и слушать, как сэрдцэ замырает....в прошлом году подошли мы с Махой Маховой к Аграновичу да и говорим: "Знаете, Евгений Данилович, мы за вами в прошлом году хвостом ходили, потому как любим вас до смерти... А однажды Маха не пошла спать и встретила вас, вы читали друг другу стихи и встречали рассвет, а потом Маха мне всё хвалилась, а я завидовала ей черной завистью". А он помолчал и говорит: "Знаете, все, что было до войны, помню очень хорошо. А вот что потом - извините...":) А в этом году Махи не было, так что я подошла и прям сразу говорю: "Евгений Данилович, я вас очень люблю". А он мне: "Вот тот редкий случай, когда это взаимно"... Соврал, конечно, но если про любовь - то какая разница, правда или нет. 
И еще просто Луферов. А сегодня мне приснились Луферов и Катя - они из чего-то сыпучего "насыпали" мне собаку и говорят: "Вот тебе собака"... 
Спать - жалко, а потому надо вставать, а есть не надо, тоже жалко есть, надо куда-то еще сходить. Дим Палыч, Алиер, Альтшуллер. Громов. Второй год стесняюсь подойти. Все ищу про него слова. Лекция Бори Жукова про то, как это всё получилось и что-то там будет дальше... ЭХ! 
Музыкальное интонирование поэтической речи... Вот ведь... А на лекцию Чеснокова я не попала. Мы с Веркой сидели у Котов, пожирали плов и слушали уличных музыкантов - те пели еврейские песни - небу пели. Коты вообще обладают гениальной способностью привозить персонажей. В прошлом году Цендровский. И Боря Гордон. И нынче тоже был Боря. Смотрел круглыми глазами и тихо пел. Поет и смотрит. А еще Леша Осокин - большой и добрый. Который год грустим, что опять не поговорили:) А еще исполненный благородства настоящий поэт Андрей Анпилов. 
Чесноков и девочка слегка за двадцать. Она ему - какую-то очень авторскую песню. Он ей - чтой-то тонкое про тексты, то ли из Барта, то ли из Борхеса, он легонько так приподнимает культурную планку - почти до абсурда, и становится весело, потому как абсурд мы нежно любим, у нас на него стойка. 
И собаки - ооо, какие были собаки! Они нюхали незнакомых людей, виляли хвостами, улыбались и валялись в той самой высокой траве. 
Александр Андреевич Дулов:) - Александр Андреевич, а вас приглашали в жюри? - Не приглашали. Но я бы и не пошел. Я не такой умный... Боря ходит. У Бори рация. -Боря, будет дальше 2К? -Да надо...Сережа Труханов - по-моему, ему было намного лучше, чем на Груше. А Костромин остроумный мужик:) И речистый. 
Саша Смирнов из Калуги. "Как сказал бы мой брат, небось кофе хочешь?". Столик, матовые турочки, белые чашечки, породистый кофе. Породистый Левин. А тоже смешной:) А меня, говорит, печального и мертвого... Смешной. 
Оля Чернова вся в орденах, и у нее огонь, дрова и кастрюлищи. С виду вроде маленькая, а на самом деле почти великая. Ее девичья фамилия Докторова. Никогда не встречала такого, чтобы фамилия так точно объясняла бы человеческую суть. А дрова колет Сережа из Калуги. Он не умеет ничего не делать. И умеет почти всё. Когда-то давно ему захотелось сделать огромную модель клипера "Катти Сарк". В СССР чертежей не нашлось, и тогда он написал в Британский музей. Чертежи ему прислали с благодарностью за интерес и изысканный английский. Еще сплел себе кольчугу, сшил русскую рубаху, научился вышивать и вышил ее крестом. Он может из листочка бумаги сложить пегаса. И осу. 
А у реки обелиск. Голубая оградка, а сам - белый. На обелиске - табличка. нарисован самолет и написано: "Неизвестному защитнику Родины". В телефоне Берг и Романна. Я не буду об этом писать, а то заплачу. 
Около 1-й сцены покурили с человеком. Говорит, у него бородка мерзкая. Нормальная бородка... Вчера в аське выяснилось, что он пишет диссер про драматургию Набокова и с детства ненавидит авторскую песню. И Сукачева любит. Грихой его зовут. А еще там был настоящий капитан первого ранга, который ходит по морям. Орел мужик. Настя и Костя. Костя говорит, вот тебе диск. Гляжу - на нем написано: "Грузинское и сербское пение". А я уж даже и не помню, когда это Костя вызнал, что я люблю. 
Разговоры. Вот Верка. У нее, дескать, там внутрях есть консервные банки. Как она старую песню затевает, так соответствующая банка - опа!! - и открывается. Крепкая эмоциональная память. 
А Дим Палыч и говорит: хочу, чтоб обо мне как слушателе не забывали. Так что пой, говорит, самому дальнему от сцены. И мне, говорит, как слушателю, жизненно необходимо услышать самое первое слово в песне, иначе все насмарку. А старые песни... что старые песни. Говорит, надо их рассказывать как анекдот. Ведь тебе не надоедает рассказывать любимый анекдот десять раз на дню. Дим Палыч мне очень помог, но вот думаю, где - и не могу сказать. 
Таня Хейн. разговор в траве. Сбылась мечта двух идиоток: валяться в травке и совершенно никуда не ходить, пока не закончится разговор. В какой-то момент кой-кому приходится отказаться от понятия (ощущения) пути. Каким бы красивым этот путь ни был. Вот Полунин. Когда-то он придумал себя и свой театр, и пока он этим занимался, было похоже на дорогу. А потом... потом он делал то, что положено делать клоуну. Вот что тогда должен сказать себе человек: я хожу по этому полю и даю названия тому, что нахожу. Я никуда не иду. А у меня, похоже, никогда и не было никакого пути. У меня и было поле - и я ходила то туда, то сюда. 
еще. Есть две совершенно разные вещи, но их все время путают. 
Первое - это когда ты движешься и ощущаешь себя на дороге и вдруг приходишь к непролазному завалу. И тогда ты останавливаешься и чешешь репу. И вопрос заключается в том, как разгрести завал. Большинство советов и просто слов про творческий кризис касаются этого самого завала.
А второе - это когда ты пришел. Дальше ничего нету. вот как.
А вот Леша что говорит: есть третий вариант - ты вроде пришел, а оказывается, нифига.... пути то еще ого-го, а завал либо иллюзорен, либо придуман.
Вот так вот:)
так темнооо, что не добууудешь огня-ааа.....и на сердце тяжело-нелегко....уллетает жизнь моя от меня..... улетааает далеко-далекооооооо......

Эльфы, нуменорцы и орлы спасут глупых троллей

***
...Вот это - увидеть сердцем радость во всем - самая последняя школа и самая трудная. Душевные усилия приходится делать почти сверхчеловеческие. Это как-то связано с благодарностью жизни (если хотите Богу) за все дары.А в искусстве это происходит естественно и легко - текст сам выносит автора-читателя на духовный гребень. И он как бы "дорастает" до самого себя. Я это больше всего ценю  в художестве - подлинность душевного движения и самозабвенье...

***
...Усилия - это нехудожественные внутренние движения. Например, - чудный день, красивые прохожие, дети - а на душе смрад. И, отдавая себе отчет в своей неблагодарности тому, что предлагает, дарит жизнь - начинаешь в себе войну, ищешь адекватный отклик, клочок света.

А текст и гребень - это когда как и даже никогда одинаково. Все же стих\песня - не молитва, и действует возвратно (на автора) один или пару раз. Хотя бы формалилизацией (приданием формы, ведь пугает только хаос), отстранением жизненного материала - вроде психотерапии. И вообще - во вдохновении (в духе) человек выше и подлинней себя обыденного. "В широкошумные дубровы..."

А.Анпилов

Простые ведь человеческие слова.

А мне вот примерещилось, что прекрасный эльф, исполненный радости и любви к жизни и духовной, и материальной, обращает ко мне, мерзкому троллю, некие чудесные слова, которые вроде бы имеют ко мне отношение, но я их не понимаю... Не понимаю и все тут. Или не хочу понимать сегодня. Во ведь как может проколбасить в размышлениях о страшных препонах, недосягаемых уже высях, пустоте, бездне, геенне огненной, бессмысленном существовании, слепушности, эмоциональной тупости и прочих ужасных-преужасных ужасах:)
А Анпилов и правда эльфийский какой-то. В крайнем случае нуменорский... Только правильный, который не загордился и, соответственно, не был за гордыню наказан. 
Одним словом, чего говорить: есть красивые люди на свете, которые еще и умеют освежить этот мир своими небесными чертами и благородными текстами... вот уже двое на уме из ныне проживающих с нами рядом - Анпилов и Данской. А если поднапрячься - можно еще десятка два припомнить. А Г.Жуков не эльф и не нуменорец. Он природа. Он и пень могучий, и гром, и молния, и бог знает что еще. И еще Старик. В нем вообще всё собралось разом. Что, к слову сказать, не всегда есть для него хорошо. А человек красивый. И Сережа Труханов тоже эльфийский. Ну, среди музыкантов вообще нормальных людей маловато.... Разве что барабанщики почти все...
Это я, конечно, всё про созидателей - которые какие-то весомые творческие продукты производят. А так - эльфов вокруг пруд пруди. Нуменорцев, ну, орлов, меньше, конечно, но тоже встречаются. Да.
Эх... В широкошумные дубровы хочу...

О Барзовке

Многое на свете не так уж и страшно. Встанешь на краю обрыва – почти на границе, разделяющей два моря и две страны – и увидишь, как темнота продувается ветром. И сверху припорошена звездами. А снизу у нее есть огоньки. Смотришь вниз – и не страшно, только в носу щиплет и становится остро жить. И хочется, но не умеешь вызволить из себя слово, обозначающее… восхищение, что ли?.. Это ты еще не знаешь, что там внизу есть бабочки, кузнечики, саранча, черные шмели, ежики, два диких кота и один черный пес, которого можно погладить. 
Внизу по темноте ходят люди, огоньки же висят по кустам боярышника и освещают им тропинки. Честно скажу: если я чего и боялась, стоя на обрыве, так это именно тех, кто ходит там внизу среди огоньков. Потому как ехала на Барзовку в жестком мизантропическом состоянии духа, а в таком состоянии нужно одиночество на дачке с петухами, а никак не общество толпы незнакомых людей. Однако кто ж из нас не любит рисковать. 
Мы спустились вниз и пробыли там 11 дней. Люди смотрели, улыбались, вели беседы про культуру-литературу и вообще, дурачились, пели, и всё делали хорошо. Когда кому-то хотелось одиночества, он уходил от всех, садился в траву и глядел на море. Я не очень хорошо понимаю, кто конкретно помог очутиться не рядом, а среди этих людей – безболезненно и легко. Все произошло благодаря такой тонкой цепочке мелочей, которую сразу и не разглядишь. Вот нас встретили на ночной дороге, вот измотавшихся и плохо соображающих подвели к обрыву и показали те самые огоньки Барзовки. Вот в ночи накормили котлетами и посадили слушать песни, вот помыли и уложили спать. Всё по сказке про Иванушку-дурачка. 
Вот мы идем, а люди нам улыбаются и здороваются. Вот тоже в ночи те же люди провожают нас домой, делают нас героями барзовского ритуала проводов, отправляют к морю бросать пятачки, и кричат что-то хорошее, и освещают наш путь фонариками. Мы, конечно, неплохие ребята, но кем мы были здесь, что они так нас провожали – ничего непонятно, а в носу щиплет, и всё тут.
Мы ничего особенного не делали, но кто-то из них подарил нам возможность быть лучше, чем мы есть на самом деле – и мы ей, наверное, воспользовались. 
Кто-то из них ненавязчиво так освежил для нас уроки приязни к миру и ближнему своему. А временами казалось, что приватного моего пространства больше нет, и всё вокруг приближалось сразу к сердцу. Хорошо знать, что есть еще вещи, которые дают тебе возможность взвол-но-вать-ся – от того, что тебе не от кого защищаться, от мягкого лечения эмоциональной тупости твоей и – от непонимания, кто именно тебя от нее лечит. 
Вот Черномор. Он стоит за спинами, у него невозможной красоты бас, хорошие глаза, и даже когда он молчит, все равно понятно, кто главный. Вот Миша, он просто писатель и просто моет сортиры, он любит окаменелости, умеет километрами писать о джазе и имеет в активном словаре прилагательное «суггестивный» и существительное «гештальт». Вот Ромка, который поет – прекрасный как черт знает что такое. Вот Саша, похожий на недобитого белого офицера – у него старомодный прищур и деликатный нрав, он пьет сухое и поет старинные романсы. Вот Игорь и Таня – они гостеприимны и очень хороши собой, и вокруг них всегда есть люди. Вот Леша и его культурный нюх. Вот самозабвенный лабух Боря. Вот маленькая смешная Лида – курит, балагурит, бегает туда-сюда, а садится к микрофону и оказывается профессионалом. Вот Антоха в тельнике. Вот Каролина, Славка, Дима. Они взяли меня в свой дежурный наряд по кухне, и мне повезло провести с ними целый огромный день и вместе накормить остальных вкусной едой. И вечером выпить за это дело коньячку. Вот Сережа – ну это уже старый боевой товарищ, но его песни никогда не были мне так близки – они ожили, были ручными и теплыми, они были дороже последней рубахи и ближе собственной кожи. Были еще люди. И кто из них подарил мне возможность полегчать лет на 15 – сказать невозможно.
Может, это просто такое специальное место – для короткого, но яркого и глубокого проживания человеческой жизни – ровно такой, какой она, наверное, должна бы быть и такой, про которую песни. 
В детстве, бывало, мне хотелось поймать и сознательно пережить ту пару секунд, которая отделяет сон от реальности. Найти границу, с которой ты можешь уйти в сон, а потом взять и отступить назад. 
Где-то в барзовских кустах нащупывалась другая граница – между жизнью и песней, и она была то тонка, то и вовсе размыта. Можно было потоптаться на ней, оступиться, шагнуть на эту сторону, потом на другую, и с той, и с другой стороны всё остро и ярко – как в детстве. Стоишь – и не то, чтобы знаешь – но чувствуешь ответ на вопрос, для чего вообще все эти песни.

Если ты идиот, ты просто так живешь...

Если ты идиот, ты просто так живешь "я - не я", "я - не я""я - не я""я - не я""я - не я""я - не я""я - не я". Ты как змейка между жерновами - у тебя есть способность узреть щелочку и проскользнуть, и ты проскальзываешь между "я" и "не я", но ведь ты знаешь, что наступит день, и ты не успеешь. 

Кот:
Такой подход тоже, конечно, имеет право на существование, вернее, - имел бы, кабы всё не было куда сложнее, и сложность эта состоит в том, что и жернова мы сами себе придумываем, если не находим ничего на их роль подходящего, и обе твои ипостаси: и "Я", и "Не Я" - есть ты... "Она, и ты, и я, - всё ты..." (Г. Жуков. "Быстрые сны"). Натуре мало-мальски утончённой, волею судеб живущей не только в этом мире, но и в мирах иных, более того, - строящей, создающей такие миры уже одним своим существованием, не говоря уже о производимых ей на всех уровнях восприятия вибрациях, присуще такое раздвоение, а то и рас... ение. Ничего страшного. Это - не болезнь, тем более, не психическое расстройство. Это - естественная плата за образ жизни, за то, что ты думаешь, а не смотришь кина про ментов, хотя и киношку иногда посмотреть - не грех. Ещё это за то, КАК ты думаешь. Нестандартный подход порождает нестандартные ощущения не только вовне, где-то в гипотетической ноосфере, а и в тебе самой.
Некоторые лечатся, впадая во гнев берсеркера или уходя в запой, - скука смертная. Я же давно понял, что всё данное тебе в образах и ощущениях, даже негативных, есть благо, как благо есть дождь, даже если он - со снегом и за шиворот, - весной новая травка будет (тут-то мы её и отпробуем), новые ручьи потекут, и прочее обновление пребудет с нами, поскольку - ничего вечного. И слава Богу, что - ничего. Перемелется - мука будет - пирожков напечём.

Cпасибо тебе, Котище:) заберу себе в тетрадку. буду соображать.
> про змейку, я не я - это не я, это профессор мой. придумаю чего-нибудь. 

Привет! Это снова - Котявр.

А чего тут соображать? Буддисты говорят об истине, которая - в покое. Я много думал и пришёл к выводу, что слишком много думать - вредно, правда это касается лишь мыслей о себе любимом. Думать вредно, поскольку это отвлекает (во всяком случае, меня) от каких-то более конкретных материй, связанных то ли с креативом, то ли с нашими отношениями с хорошими людьми, то ли - с отношением к себе самому, которое тоже строится не на мыслительном процессе, а на вещах подсознательных, - мотивация иная, - неформализованная. Как только мы начинаем формализовывать наше к себе отношение, немедленно возникают противоречия внутри, которые тут же выплёскиваются вовне и сильно портят информационное поле вокруг, если не уничтожают его вовсе (но это - крайний случай).
В 2004-м году у меня случился приступ демотивации (это что-то вроде острого психического расстройства), я пытался (и, надо сказать, до сих пор пытаюсь, только другими методами) понять, а почему это у меня не получается писать, а почему это всё, мной написанное (тут я огрубляю), делится на 16?
И ведь, кажется понял. Штука в том, что, живя в мире очень сложном, даже ты сам не обязан отдавать отчёт, даже себе, в том, как ты к нему (этому миру) относишься, как ты препарируешь поступающую и исходящую от тебя информацию, любит тебя зритель/слушатель или не любит, или просто не замечает?
Слава Богу, человек не в состоянии долго рефлексировать даже по собственному поводу, если, конечно, человек психически нормален.
Слава Богу, не все моменты рефлексии мы формализуем, проговариваем. И хуже всего, когда мы начинаем их записывать и петь в необработанном, неосмысленном виде, - тут и получается что-то вроде битвы за первое место на любом поэтическом турнире любого уровня.
Кстати, подумал, что в конкурс идут люди, в основном, с проблемами самоидентификации, с проблемами самооценки, не уважающие себя любимых до той степени, когда ради вопля "слушай меня!" псу под хвост летит всё, включая собственное творчество (терпеть не могу этого слова), когда позволено кому-то, пусть и умному, и ориентирующемуся в материале (!?), в этом материале ориентироваться, плавать, его оценивать, что-то там высказывать на тему...
С другой стороны: чем бы bambino не тешилось, лишь бы chinzano не портилось, - мы ведь тоже ходим на работу (если ходим), в массе своей затем, чтобы на кусок хлеба кинуть колбаски.
Отвлёкся. Так вот, совершенно не важно, и особо не важно - для тебя, - КАК ты живёшь, ЧТО ты производишь. Правда, это не панацея, без фанатизма, пожалуйста. Себе-то ты должен отдать отчёт, но - один раз в пару-тройку сотен лет, а так: не стоит спрашивать сороконожку, с какой ноги она начинает движение, пусть на этом свихнутся члены оценочной комиссии.

Ну, усё. Рыгламент.

И дальше Кот:

***
Жить во времени, отрабатывать время... Нет, наверно, просто - смотреть на траву, на звёзды, если видишь, на воду... время - вода. Плыть в этой воде, обходя камни, или, если им так хочется, - пусть обходят тебя. А можно выбраться на самый большой и полежать немного, а потом позвать его в фундамент дома...

*** 
Мы все так отрабатываем, - насколько можно - честно отрабатываем. Номера, бывает, длинные, но воду можно возить на всех нас, хотя - лучше взять тачку и навалиться втроём - вчетвером на ручки.

***
И, навалившись на ручки, не петь про "Дубину", а просто слушать, как она сама поёт, скрипит колёсами, попискивает... как земля под ней поёт...

*** 
Когда - сам, тогда она - сама идёт, и это - правильно. Всё должно случаться САМО, без внешних раздражителей и понукателей, и без внутренних, как мне кажется, тоже, поскольку человек изнутри бывает неразумнее, чем снаружи, или чем там, где его нет вовсе - человека, а есть - человеки, коих много и они - ты, а ты - они, и непонятно -где кто.

*** 
Пойдёшь направо - придёшь налево. Я - ничей антагонист, потому что предмета спора - не вижу. Я просто рисую картинку, или складываю камешки, а люди - сами идут посмотреть, а кошик спят на мониторе и мурлычут и бегают во сне.

Ланцберг умер в четверг

Ланцберг умер в четверг. 29 числа. Сегодня похороны.
не хочу я говорить. но вот попробовать чувство описать. вот, помню, недавно обронил один человек фразу: "как иконку спиздили". задели меня эти слова, и дело не в иконке, было б в иконке, было бы пошло и неправда. "как иконку спиздили" - такая необъяснимая несправедливость, вот так вот ни за что ни про что раз тебе и в морду дали - и ты сидишь, растерялся и еще ничего не понимаешь. по-че-му ? и за что? и ты поднимешься, конечно, однако что-то хуже стало на свете. как иконку спиздили.

Берг

23.06.03 сhikunya – to Berg
Ёлки, Вы это всерьез что ли?? Может быть, стоит устроить конкурс добрых слов на тему "Кассеты "Ланцберг" не купишь в попсовых ларьках"? Или "Почему-то он мне нравится"? или "Как я слушаю Ланцберга"? или "Что именно я готов для него сделать. и почему"? Что нужно сделать людям, чтобы для Вас всегда была очевидна их любовь? мы ж, люди, застенчивы и часто прячемся за стандартные движения и фразы, закрывающие от Вас нашу живую (и может - невыразимую?) к Вам любовь, так что ж с того. такие уж мы дураки.

26.06.03 сhikunya – to Berg
Так ведь у меня таких как Вы … один. И тот скоро в Германию уедет. А Вы мне нужны, а я не хочу и не могу Вас терять. Не найдемся же потом. Пусть хоть письма будут - только не пропадайте, пожалуйста.

… один мой приятель, … фельдшер скорой помощи, который ездил на Грушу, посмотрел на Ваш затылок, а Вы жюрили на 2-м канале, уехал счастливый – Ланцберга видел… 
…
А теперь в эту мою тугую привязанность к Вам много чего вкручено – и разговоры наши, и разные слухи и истории про Берга, и обмолвки, и образ Ваш, и песни, и надпись на книжке – много чего… 

Все это в моем сердце есть, а я человек довольно равнодушный и не очень хороший я человек.

Слава богу, люди и обстоятельства сделали меня лучше, как мне кажется. И Вы в это крупно вложились, сами того не понимая. Потеряю Вас – стану хуже.

26.06.03 . Berg – to сhikunya

> А Вы мне нужны, а я не хочу и не могу Вас терять.

Аналогично. Так что не потеряемся. …

Во-первых. я был готов к любому варианту, и многое, что хотел, успел, а что не успел, то было просто нереально, и подустал, и поддержка просто потрясающая…
Конечно, надо дрыгаться, пока реализуются какие-то смыслы. Конечно, подкармливать собственную фабрику дерьма - это не то, ради чего стоит копья ломать…
Я, конечно. избалован и пресыщен, но отчетливо понимаю, что наличие даже одного такого "фактора" - уже причина и предлог не склеивать ласты.
Так что ты не думай!

20.03.04 Berg – to сhikunya
Передай привет Михалычу и покажи ему песенки. Пусть старый хрен что-нибудь мне напишет. В основном я все-таки почти хороший!
Berg

05.10.05 – сhikunya to Progressor
Не могу я, Борь, статью про Берга, не могу я, не умею, мне трудно, и я боюсь. Давай напишу тебе открытое письмо. 
Муторно, Борь, от слов, которые пишут потому, что человек ушел из жизни. Они появляются из попытки поправить непоправимое, и сами мы за этим занятием становимся потерянными и беспомощными. Нам страшно смотреть в образовавшуюся пустоту, а потому хочется прижаться друг к другу и заговаривать весь мир: он все равно с нами, вот его песни, вот стихи, вот истории, карточки, письма, вот же… это все в сердцах… в душах… все такое… Я не хочу сказать, что мы делаем плохо – а что нам еще делать-то? Но заговоры – они и есть заговоры – чтоб не так болело. А человек ушел, и мир изменился к худшему. Видишь, Борь, мне даже трудно вместо слова «человек» вставить слово «Берг».
Мир изменился к худшему, а нам в нем жить, а мы не хотим, чтоб к худшему, нам надо, чтоб хорошо. И мы, бывает, стараемся иногда осуществить свой «вклад в культуру», но даже самые сильные из нас не настолько естественно вписаны в этот мир, как был вписан Берг. В большинстве своем мы – игроки, и мы недоверчивы. Мы на всякий случай избегаем ответственности, и пока лучше всего нам удается иронизировать по поводу этого мира. Мы так защищаемся – мы почему-то считаем нужным защищать в себе нечто эдакое важное, и мы любим публично производить изящные намеки на это самое эдакое внутри нас. 
И мы пока не умеем ни довериться, ни открыться, ни захотеть всем сердцем, к примеру, такой вот простой вещи: своим творчеством или еще чем помочь другому стать лучше. 
Берг это умел: смотри, вот я пою, я, конечно, смешной человек, но я открыт, мне нечего от тебя скрывать, и я с тобой не играю – я тебя люблю. Я такой, и я хочу помочь тебе не спать, а жить, вот и открываюсь. А ты делай со мной, что хочешь, я беззащитен и такой, какой есть, вот тебе мои песни, бери. Чтобы решиться на такую интонацию, мало дара – нужны силы, и, похоже, что никто из нас нынешних еще не нашел, где такие силы берут.
А Берга больше нет. Он жил – и жила надежда, что из этого колодца ты еще попьешь свежей водички. Нет человека – нет и надежды. 
У каждого из нас есть слова соболезнования для его близких, и они сказаны. Но каждый пришел или еще придет к необходимости вынести еще одну очень тяжелую штуку – сесть и выразить соболезнование самому себе – а оно невыразимо, можно только понять, что вот сейчас тебя торкнуло от горя, и приходит ступор, и нету в этом месте никаких слов. 
Ушел человек, и мир изменился к худшему, и это непоправимо. Может, теперь нам самим придется попытаться сделаться лучше – каждому по мере возможности и разумения? И вот так вот поправлять непоправимое – зная, что это безнадежное занятие? Может, так сделать? Может, затем и остались его песни, стихи, истории, карточки, письма. Может, так, Борь?