Что вам подать, сибирской иль мадеры,
Мой бедный друг без денег и жены?
С таким лицом вы здесь уже не первый
И с этим ощущением страны.
Вы не один, кто здесь так много курит,
Ругая ту, которая всегда.
Какие розы были этой дуре!
Каким, мой бедный, были вы тогда!
А я - не та. Я только разливаю.
Я только ожидаю тишины.
Мой бедный, я нисколько не такая.
Мой бедный, не снимайте же штаны.
Устройте мою кошку на коленях
И будемте бесполы и легки.
О не плодите горьких размышлений
О том, какие все вы мудаки.
На дворике чёрном
Ни брата, ни суки,
Ни малых щенят и
Ни пьяного друга,
И где я, и где я,
Мой чёртик из воска?
Вот так я взрослею,
Тяжёлый подросток,
И мне это просто,
И мне это просто.
И так мне не спится,
Что в доме напротив
Всем снятся кошмары,
И вот все выходят
В трусах и халатах,
И чайники хором
Им вот что выводят:
"Так надо, так надо
Для вашего блага,
Для вашего блага".
И все достают из
Семейного склепа
Почётные грамоты -
Признак мещанства,
Сжигают, и пламя
До самого неба,
И дворик несчастный
В трусах и халатах,
Вот странный субботник
Для странного блага.
И думает дворик,
Стакан под настойку,
Копчёный и сальный,
Как тленны дипломы,
Мои и не только,
А пламя до неба
Так близко от дома,
От чёрствого хлеба,
Трусов и халатов,
Семейного склепа,
От жизни моей, где
Зевают до рвоты
На дворике чёрном
И ходят на танцы,
И хочет другого
от этого кто-то
Бухой и учёный
И слушает Брамса,
И как это странно,
А в новом пространстве,
А в новом пространстве
Не принято песен.
И это - не песня -
Потоки сознанья,
Этюд о мещанстве,
О чайниках ночью
О шёпоте "Где я",
Простом и не новом,
И как я взрослею,
И как мне хреново
От странного блага
Для тех, кому тридцать,
Кого Кустурица
Преследует фильмом
О том, как бывает,
Как тлеет бумага,
Как всё это тлеет,
И как убивает
Жара из стакана,
Как плавится камень
И чёртик из воска,
И как я взрослею,
Тяжёлый подросток,
И как это странно,
И как это просто,
И как это просто.
Этот дом изо льда, он один,
Где нам не греться.
И его облетают скворцы
И боятся дожди.
Ты, Алеша, туда не ходи,
У них нет сердца,
А и есть темноглазые псы,
А у них господин.
Этот дом у тебя на пути -
Пути не будет.
Вот под ножками, как ни пойди,
Засыхает трава.
Ты, Алеша, туда не ходи,
Они нас не любят.
Не ударят, так скажут Алеше
Плохие слова.
Этот дом у тебя на пути
Закрывает мне небо.
Там уже говорят о тебе
Там сидят без огня.
Ты, Алеша, у них не проси
Ни водички, ни хлеба.
А и если захочешь просить –
Попроси у меня.
"Тюк-тюк", - мне тюкает по темечку
Милая его, солнышко лесное.
Четвертый раз он мне поет,
И я умру под эту песню, матерясь.
А у него в кармане семечки,
Байдарка на спине и все такое.
Его растрогал мой отлет,
И он поет – и это мой последний час.
Господи, дай мне умереть
под "Металлику", дай мне!
Господи, дай ему пинка
да наставь его, наставь!
Господи, отправь его, отправь
к визгучей его Мане!
Господи, прости меня, прости –
и "Металлику" поставь.
Четвертый раз он мне поет,
Его растрогал мой отлет, и он в ударе.
А я все дальше отлетаю,
Подо мной - его янтарная сосна.
Сияет слезка – он живет,
Он так взволнованно лажает на гитаре,
А я лежу и подыхаю,
И разлука нашей встрече суждена.
А в моем домике белая бабочка,
Белые цветики, стеклышко пыльное,
Видел ли он, как по стеклышку пыльному
Белая бабочка хлопала крыльями?
Белая бабочка хлопала крыльями?
Хвать золотого винца новогоднего,
Девок за ляжки, ребят за грудки,
Рвётся острожник, один до исподнего,
И выбивает дверные замки.
Он бы не рвался, да страшно болезному.
С белой, как Ленин, Снегуркой хмельной,
Рвётся острожник по городу тесному,
Рвётся дворами острожник больной.
Под перепляс городка новогоднего
Злее последнего ветра с реки
Рвётся острожник, один до исподнего,
Прямо на римские злые штыки.
Стрелки к штыкам подобрались тревожные
И золотые задрали носы,
Стрелки убрали больного острожника,
Хлопнули крылья. Забили часы.
А я несла его, сонная, слабая,
Шла, как по шарикам пшенным, и падала.
Видел ли он, как по стёклышку пыльному
Белая бабочка хлопала крыльями?
Профессор Фёдоров украл мои носки.
Ему, наверное, так легче уезжать.
Два этих знака опредмеченной тоски
Теперь в профессорских портках его лежат.
Что омрачит его почтенное лицо?
Соображение, что это не спасёт.
Он к шарлатанке одинокой под бухцой
Две этих тряпочки вонючих отнесёт.
Она расстелется по коже у него,
Она так ласково шепнёт "не укради",
И он, задумавшись, не скажет ничего,
Ему, наверное, так проще уходить.
Когда ж весна к его ланитам припадёт
И обнаружит паутину на окне,
Мои носки он удивлённо не найдёт
И закручинится профессор обо мне.
Кажется, я всё ещё комсомолка,
Тапки, наган. И трусы. И футболка.
Также зачем-то дешёвые кольца:
Кажется, я ищу комсомольца.
Один комсомолец сказал мне на ушко,
Что у него есть большая кровать
С красной периной и жёлтой подушкой,
Что мне такого нигде не видать,
И хоть я, конечно, не та королева,
Чтобы подушку собою украсить,
Все остальные такие же стервы,
И хоть я не стою того, он согласен.
Я ль не могла быть женою такого козла?
Я не обязана, но я бы могла!
Второй комсомолец сказал мне такое:
Хоть и весь день он всё ищет кого-то,
Хоть и в душе у него нет покоя,
Хоть я, конечно, не то чтобы кто-то,
Хоть он меня и не видит женою,
Мне не пятнадцать, а сто или двести,
Он бы на время увлёкся со мною,
Вместе кого-то ждать интересней.
Я ль не могла быть женою такого козла?
Я не обязана, но я бы могла!
Третий сказал, апатично вздыхая,
Что я одета в чёрт знает что,
И у него есть супруга другая,
Мама и два эротичных пальто,
Он бы решился на подвиг бесстрашный,
И он собою меня бы украсил,
Он бы на рынке купил мне фуражку,
И хоть я не стою того, он согласен.
Я ль не могла быть женою такого козла?
Я не обязана, но я бы могла!
И варежки Васька теряет, и шапку,
И ходит, и ходит от дома вдали,
Сидит на берёзе с вороной ушастой,
Глядит, как уходит дымок от земли.
Кивают на Ваську бродячие кони,
Ей лижут сапожки двенадцать зверей,
А вон из дремучих кустов новогодних
Душистый хорёк улыбается ей.
Погладил он Ваське неровную челку,
Сказал ей на ушко: "Гляди, под сосной
Из Васькиных шапок и варежек тёплых
Сидит на опушке сугробик цветной".
А дальше по лесу - бухают бандиты,
Ногачие девки визжат и поют,
Пуляет по ним некрофил недобитый,
И два наркомана под елку блюют.
Глядят из дремучих кустов новогодних
Вонючий хорек и двенадцать зверей,
И тикает дятел, и время уходит.
Иди-ка ты, Васька, из песни моей.
Трудно
В Тверском околотке,
Людно
Как в баньке воскресной.
Не замечают молодки
Моей красоты
небесной.
Вот бы
Мне сделаться старше,
Вот бы
Мне красную форму,
Вот бы
За Родину нашу,
Храбрый такой, я помер.
Вот бы
Ловили молодки
В маленьком
Небе зелёном
Красные пёрышки
С лёгких
Крыльев моих палёных.